Опыт иммигранта в датской форме для сдобного печенья

Реклама

Поддерживается

Рекомендательное письмо

Повсеместно встречающаяся в семьях иммигрантов банка для печенья может быть более подходящей метафорой для наших путешествий, чем плавильный котел.

Автор Ракша Васудеван

Мне было 5 или 6 лет, когда я впервые столкнулся с этим, роясь в шкафах на кухне моих бабушки и дедушки в Индии. За банками с топленым маслом и тмином стояла круглая металлическая канистра, мерцающая темно-синим цветом, на крышке которой были напечатаны изображения печенья разного дизайна: круглого, прямоугольного, в форме кренделя. Я возился с этой штукой, чуть не уронив ее в отчаянии, прежде чем, наконец, открутить крышку — только для того, чтобы не найти внутри ничего, кроме мелочи.

Это была торговая марка датской компании Royal Dansk. Один из крупнейших в мире производителей сдобного печенья, компания ежегодно выпекает более 25 000 тонн этого лакомства. Теперь бренд завоевал доминирование: для покупателей по всему миру его синяя банка с элегантными рукописными надписями и причудливым датским фермерским домом неотделима от впечатления от самого печенья. Конечно, это относилось и к моей семье, которая покупала их не только из-за контейнеров, но и из-за их содержимого.

Итак, хотя это раннее разочарование должно было заставить меня насторожиться, банка Royal Dansk стала для меня гипнотическим объектом. После того, как мы покинули Индию, в нашей кладовой в Канаде появился еще один. Мы с братом съели печенье, а банка осталась. На протяжении многих лет этот контейнер был свидетелем того, как наша жизнь мутировала, превращаясь в унылый классический пример опыта иммигрантов. В школе другие дети высмеивали мое имя, мой акцент и стрижку под горшок, которую всегда делал мне отец. Мои родители, сбитые с толку субарктическими зимами Калгари и запутанной задачей поиска там работы, постоянно ссорились. Каждые несколько дней я открывала синюю банку, как будто там могло быть еще одно печенье, которое могло бы успокоить мою печаль. Конечно, на самом деле я искал портал, судно, которое вернет меня в Индию, в сад моих бабушки и дедушки с гуаровыми растениями и старой пасущейся коровой. Вместо этого я нашел сырой папад, ломкий и несъедобный. Тем не менее, я продолжал возвращаться к банке, всегда желая найти что-то новое. Желание подавляет логику, переписывая память и перенастраивая мозг.

Мы не были единственными в своей привязанности к синей банке: она повсеместно распространена во многих семьях азиатов и латиноамериканцев. Как знают поколения иммигрантов, не существует универсального хранилища для датского масляного печенья. Прочные и закрывающиеся банки часто остаются в наших кладовых и обувных шкафах еще долгое время после того, как печенье готово, и используются для хранения швейных принадлежностей, мелочи или галантерейных товаров, таких как семена тмина и горчицы. В результате банки стали символом разочарования, поскольку не содержат того, что обещает упаковка. Слюни в ожидании сладостей только для того, чтобы столкнуться с катушками ниток, кажутся удачной метафорой опыта иммигрантов: наши семьи приезжают сюда, ожидая возвышенного, только чтобы найти вместо этого что-то в лучшем случае утилитарное, а в худшем - безрадостное.

На этом новом континенте моя семья распалась — уже даже не семья. Мои родители развелись незадолго до того, как мне исполнилось 16. Я жил с мамой, поскольку мы с отцом разошлись. Мой брат тем временем переехал сначала в Америку, затем в Европу. С годами мы тоже потеряли связь. География, американский индивидуализм и тысяча больших и маленьких обид разлучили нас, как разошедшийся шов.

В прошлом году синяя банка снова появилась в моей жизни. Мой жених и я были в Доминиканской Республике с его родителями. Пляжи были потрясающими, океан теплым, мои будущие родственники были добрыми. И все же надо мной висело двусмысленное горе от того, что я всегда отдыхаю с другой семьей, а не с моей. И теперь вот банка в нашем Airbnb, подарок от нашего хозяина, напоминание обо всем, что никогда больше не будет моим: о времени, когда мои бабушка и дедушка были еще живы, и я мог копаться в их кухонной кладовой и шкафах; время, когда мы с братом все еще ссорились из-за последнего печенья; время, когда мои родители смотрели на нас, улыбаясь и раздраженные, руки нашего отца обнимали плечи нашей матери. Подобно безмятежному датскому коттеджу на крышке консервной банки, мое прошлое и семья, которую оно хранит, кажутся почти невыносимо прекрасными.